БИРОН Эрнст Иоганн

1690-1772

Эрнст Иоганн Бирон родился 23 ноября 1690 года в семье владельца Калнциемского имения Карла фон Бюрена и Катрины Хедвиги, урожденной фон дер Раб-Тюлен. Он был вторым ребенком в семье. К. Фон  Бюрен получил  наследственное Калнциемское имение и вышел в отставку из польской армии, будучи в чине корнета.

Первый член рода фон Бюренов документально констатирован в Курляндии в 1573 году. Это управляющий Калнциемским имением герцога Карл Бюрен, который 14 июня 1585 года получил от герцога Готхарда принадлежавший к этому имению хутор Тимзас. Новый лен постепенно приобрел название Калнциемс, зато предний удел герцога в XII веке приобрел название Кливе. Карлу фон Бюрену также принадлежал дом в Елгаве (Митаве). Его сын Матис начал борьбу за прием рода фон Бюренов в курляндскую рыцарскую семью, корпорацию местной знати. Несмотря на то, что в 1633 году от польского короля Владислава 4 был получен диплом, подтверждающий дворянское происхождение рода, прошение фон Бюрена 1634 года о приеме в рыцарскую семью было отвергнуто. 20 мая 1638 года король Владислав 4 выдал диплом, который относился не только к персоне Матиса Бюрена, а к роду в целом. Этот документ, который находится в центральном  Государственном архиве древних актов в Москве, включает также обновление герба. Новый диплом польского короля ничего не переменил в позиции курляндского рыцарства, которое старалось не допускать в свои ряды лиц, получивших дворянство в новейшее время. Борьба фон Бюренов за включение в индигенатное дворянство закончилось только в 1730 году, когда Эрнст Иоганн Бирон получил графский титул.

Однако, как правильно указывал Э. фон Фиркс, торжественно преподнесенный Э, И. Бирону диплом о принятии в рыцарскую скамью "на самом деле был не победой, а последним поражением. В заключении курляндского ландтага прежде всего была подчеркнута роль и личные заслуги Э. И. Бирона, упомянута как деятельность его предков, так и королевские дипломы, однако ни слова не сказано о самом главном - о том, чтобы фон Бюрены принадлежали к древним дворянским родам.

Позднее, когда на курляндском троне уже сидели герцоги дома Бюренов, и часть курляндского рыцарства была в оппозиции как к Эрнсту Иоганну, так и к его сыну Петру, заново был поднят вопрос о происхождении Э, И. Бироиа. Роду Бюренов-Биронов снова старались отказать в дворянском происхождении, а Эрнсту Иоганну приписывали латышскую кровь. Последняя тема после фундаментального труда Э. фон Фиркса считалась исчерпанной, так как исследование указало в родословном древе только представителей немецких дворянских родов, тем не менее позднее вопрос этот снова возник. По словам д-ра Г. Вульффиуса, он получил от генеалога Ф. Фрейтага фон Лорингхофена материалы, в их числе генеалогическую таблицу рода фон дер Рааб-Тюленов, составленную историком А. Бухгольцем, из которых следует, что настоящей матерью Эрнста Иоганна была латышка, служанка в имении Калнциемс. Этот факт будто был известен и современникам и, возможно, воспрепятствовал в выборе Эрнстом Иоганном военной карьеры.

Другое утверждение противников рода Биронов связано с иронией по поводу присвоения Эрнстам Иоганном фамилии французского герцогского рода де Биронов. В совершенно развернутом виде, приписав также присвоение чужого герба, его внедрил К. X. Манштейн. Если по отношению к гербу это основывалось на неведении писавшего (щит герба герцогов де Биронов четырехчастный с красным и золотом), то в случае фамилии отношение Эрнста Иоганна было двойственным и могло дать повод для сплетен. Постепенное изменение фамилии с фон Бюрен на фон Бирон  обнаруживается уже начиная с 1712 года, то есть во времена, когда ни у Эрнста Иоганна, ни у его отца еще не было причин для честолюбивых претензий на родство с родом французских герцогов. Новая форма фамилии в то время могла свидетельствовать о возрождении старых семейных традиций, она впервые документально удостоверена на сессии курляндской "рыцарской скамьи" 21 июля 1642 года, когда Матиас фон Бюрен, в очередной раз борясь за то, чтобы быть принятым в эту корпорацию, утверждал, что род происходит из Франции. Как полагал Э. фон Фиркс, это была только очередная тактика М. фон Бюрена в борьбе за признание своих прав. Однако в речи, произнесенной в 1676 году на похоронах Карла V фон Бюрена, был упомянут Карл I Бюрен и сказано, что он, так же как и его жена фон Оверакер, происходит из Франции.

Новая форма фамилии фон Бирон внедрялась медленно, и в некоем документе 1715 года Карл VI упомянут и как von buhren, и как von Buron. В письме 1730 года французского консула в Москве де Виларсо министру внешней торговли и мореходства Франции графу де Морпа пересказаны различные беседы с Э. И. Бироном по вопросу о его происхождении: "временами он намекал, что считает себя происходящим из той самой линии, что и наши герцоги де Бироны, ... другим... отвечал как человек, который даже не подозревает, что на свете есть род с таким именем". Очевидно, Э. И. Бирон позволял создаваться лестным для него ассоциациям с древним родом французских герцогов. Возможно, не без причины к нему обращался посол России в Париже А. Кантемир, чтобы выхлопотать орден Св. Андрея племяннику маршала Франции де Бирона маркизу де Бонаку в 1739 году.

Начала биографии Эрнста Иоганна очень неясны. Книга Хемпеля отражает не столько факты, сколько слухи. Существеннейшим фактом молодости Э. И. Бюрена была учеба в Кенигсбергском университете, однако Э. фон Фиркс не нашел его фамилии в университетских матрикулах. Это, правда, не исключает возможности посещать лекции в качестве вольнослушателя, однако не позволяет говорить о длительном и систематическом овладении знаниями. Следует заметить, что орфография его многочисленных и пространных писем ниже среднего уровня того времени и не соответствует насыщенному содержанию и энергичной форме выражения.

В мемуарах Манштейна указано, что в 1714 году молодой Бирон старался получить место камергера при дворе жены царевича Алексея Софьи Шарлотты, но был с позором отвергнут. Этот факт также невозможно проверить, как и рассуждения К. Хемпеля о получении места домашнего учителя в Лифляндии.

В 1716 году в Курляндии на постоянное жительство поселилась по распоряжению Петра I, вдова герцога Фридриха Вильгельма племянница Петра I Анна Ионновна.

Около 1718 года Эрнст Иоганн поступил на службу в канцелярию вдовствующей герцогини. Хрестоматийным стало предание о первом представлении нового служащего герцогине, которое К. Валишевский относит к 12 февраля 1718 года. Обер-гофмейстер двора герцогини Петр Бестужев-Рюмин был болен и вместо себя послал с сообщением Э.И. Бирона - так началось расположение к нему герцогини. Неясно, когда он назначен камер-юнкером герцогини. Некоторые источники упоминают 1718 и 1719 годы, но, возможно, это произошло позднее - только около 1723 года.

С 1719 годом связан случай, который охотно упоминали памфлетисты. В связи с неким служебным поручением Э. И. Бирон прибыл в Кенигсберг. Там он оказался замешанным в драке,в которой был убит человек. Его арестовали. Какими бы ни были причины ареста, сам факт его несомненен, так как о нем свидетельствует его письмо от 11 октября 1719 года, а также просьба 1725 года к какому-то посреднику обратиться к королю Пруссии Фридриху Вильгельму I с прошением добиться отмены присужденного наказания в виде уплаты 700 рейхсталеров или трех лет тюрьмы.

Следующий период жизни Э. И. Бирона (так он подписывался постоянно) связан сдолжностью   управляющего принадлежащим   герцогине имением Вирцава. Его сообщения 1721 года П. Бестужеву-Рюмину показывают стремление и способность углубиться одновременно во множество вещей, не забывая о мелочах,- особенность, которая будет ему присуща и позднее, на вершине карьеры.

С 1722 года Эрнст Иоганн был помолвлен с придворной дамой герцогини Анны  Бенигой Готтлиб фон Тротта-Трейден, дочерью владельца имения Кевели Левина фон Тротта-Трейдена, родившейся 15 октября 1703 года. Бракосочетание состоялось 25 февраля 1723 года во дворце герцогини Анны в Елгаве.

Враждебный по отношению к Бирону князь П. Долгоруков в 1788 году издал книгу, в которой достигло своей кульминации то, что утверждали уже современники: "По настоянию Анны Иоанновны Бирон женился, чтобы иметь возможность дать имя детям герцогини. Анна Иоанновна выбрала ему в супруги одну из своих фрейлин, Бенигну Готтлиб. (...) Она была глупа, некрасива, очень слабого здоровья и совершенно неспособна к супружеской жизни. Последнее обстоятельство особенно повлияло на выбор герцогини" . Эти распространенные утверждения не имеют оснований. Старший сын Эрнста Иоганна Петр родился 15 февраля 1724 года в Елгаве, во время, когда Э. И. Бирон с герцогиней отправились в путешествие в Москву. Множество писем, написанных из Москвы, Петербурга и Риги, свидетельствуют о том, что он был действительно привязан к Бенигне Готтлиб: нежный тон писем переступает формальную условность любезности того времени. Текст небольшого письма процитирован в каталоге при экспонате выставки - серебряной коробочке для румян, подаренной Бенигне Готтлиб 14 октября 1722 года, на ее 19-летие.

Встречающиеся в литературе утверждения, что Бенигна Готтлиб была горбунья, неверны. Как раз наоборот, как писала в 30-е годы XVIII века в Петербурге жена английского посла лорда Рондо: "... у нее прекрасный бюст, какого я никогда не видела ни у одной женщины", добавляя, что она "... так испорчена оспою, что кажется узорчатою".

В 1725 году по поручению герцогини Э. И. Бирон отправился в Москву поздравить императрицу Екатерину I на церемонии ее коронации. Екатерина I пожаловала Бирону должность камергера Анны Иоанновны и 500 рублей. В 1727 году он стал обер-гофмейстером двора герцогини вместо П. Бестужева. 23 июня того же года родилась его дочь Хедвига Элизабет, 11 октября 1728 года - младший сын Карл Эрнст.

Ошибочно было бы представлять 20-е годы XVIII века как время неограниченного влияния Э. И. Бирона при дворе вдовствующей герцогини. Особенно неустойчивым его положение стало в 1726 году, когда 18 июня граф Мориц Саксонский  был избран курляндским герцогом. Составной частью новой политической ситуации было согласие герцогини Анны на брак с Морицем. Этот план расстроили  интриги  князя А. Меншикова, который сам хотел получить курляндский трон. Только с этого момента началось подлинное влияние Э. И. Бирона на Анну Иоанновну.

После кончины Петра II в январе 1730 года правящая клика России во главе с князьями Долгоруковым и Голицыным избрала на российский трон Анну Иоанновну как кажущуюся наиболее нейтральной и пассивной фигурой, под прикрытием которой мог бы хозяйничать Верховный тайный совет. Этот расчет оказался ошибочным, 25 февраля 1730 года императрица, воспользовавшись поддержкой Преображенского полка, совершила переворот и освободилась от навязанных Верховным тайным советом "Митавских кондиций", целью которых было ограничение власти самодержавия в интересах высшей аристократии. Историк проф. Я. Зутис пишет: "Верховники (члены Верховного тайного совета.), приглашая вдовствующую герцогиню на царствование, грубо просчитались, однако бироновщину создали не Анна Иоанновна и не Бирон, а победившая группировка русского дворянства, состоявшая из сторонников самодержавия. Бирон воспользовался лишь плодами чужих побед."

Переворот и первые политические шаги императрицы Анны не были результатом деятельности Э. И. Бирона. Событиями руководил вице - канцлер барон (позднее граф) Андрей (Хейнрих Иоганн Фридрих) Остерман. Э.И.  Бирона, особенно в начале, больше занимали личные интересы.  23 марта 1730 года он получил пост камергера императрицы, а за день до коронации Анны Иоанновны, которая состоялась 9 мая, Бирон получил орден Св. Александра Невского, через день после этого - орден Св. Андрея вместе с постом обер-камергера, который до того принадлежал князю И. Долгорукову. 2 сентября 1730 года император Св. Римской империи Карл VI подписал Бирону диплом рейхсграфа, а 5 сентября 1730 года императрица возвела его также в российское графское достоинство.

Первые два года правления Анны Иоанновны прошли в Москве, и только в январе 1732 года она переехала в столицу - в Петербург. Граф Бирон ехал верхом рядом с каретой императрицы. В новом, только что построенном Летнем дворце в Анненгофе под Москвой апартаменты Бирона находились рядом с комнатами императрицы, так же это было и позднее в Петербурге. Большую часть дня Анна Иоанновна проводила в кругу семьи Биронов, а Эрнст Иоганн был рядом с ней на всех дипломатических мероприятиях, заседаниях кабинета министров, при просмотре корреспонденции и т. д. Привязанность императрицы к фавориту показывает сообщение сотрудника французского посольства Маньяна в июле 1731 года: "... царица ... обещала княгине Ромодановской участвовать в банкете. Ее Величество уже вошли в карету, чтобы отправиться туда, когда лошадь, на которую сел господин де Бирен, чтобы проводить ее, ... сбросила его на землю, но это произошло так удачно, что он получил только небольшой ушиб ноги. Однако царица выказала такую чувствительность, что вышла из кареты и послала известить княгиню Ромодановскую, чтобы ее не ждали. Впечатление, которое это происшествие оставило на старых русских, невозможно выразить надлежащим образом".  Бирон никогда не оставлял императрицу одну. В объяснении, которое Э. И. Бирон писал после ареста, ему пришлось отвечать на упреки в непосещении церкви: "... не то по своей воле, понеже всякому известно, что ему от ея Императорского Величества блаженныя памяти никуда отлучиться было невозможно, но во всю свою бытность в России ни к кому не выезжал, и в этом прежде у ея Императорского      Величества принужден был отпрашиваться и без докладу никуда не езжал..." Граф Э. Миних , сын российского фельдмаршала, оставил такое примечательное наблюдение: "Если у герцога мрачное лицо, императрица    моментально принимает тревожный вид, если он весел, то и на лице императрицы отражается недвусмысленное веселье. Если кто-то неприятен герцогу, он сейчас же чувствует изменение в глазах и в отношении императрицы".   В этой характеристике хорошо видна мимикрия императрицы - результат длительной привычки к обществу Бирона, несомненная подчиненность его присутствию. Однако нелегко определить границы этого влияния. Как уже упомянуто в обзоре Елгавского периода, современники не сомневались в интимных отношениях императрицы и Бирона. Испанский посол герцог де Лириа обобщил это в такой фразе: "Граф Бирон много лет верно служил ее величеству, исполняя в то же время обязанности супруга". Нередко происходили судебные процессы по 3 статье военного устава России - об оскорблении величества, куда входили разговоры об отношениях государыни и фаворита. Хорошо знавший материал В. Строев тоже не сомневался в интимной роли Бирона в жизни Анны Иоанновны, другие же исследователи, напротив, допускали мысль, что отношения их были платоническими. Во всяком случае, нет прямых доказательств ни одного, ни другого мнения. В свою очередь австрийский писатель Л. Захер-Мазох в одном своем произведении использует образ Анны Иоанновны для иллюстрации мазохизма.

У безусловно сильного влияния Бирона на императрицу все же были свои границы и исключения. В. Строев указывал, что до самой смерти в 1735 году благосклонность императрицы с Бироном делил также граф Густав Левенвольде, и упоминает случаи, когда Бирон не был способен добиться желаемого. Строев отрицает абсолютную власть Бирона над императрицей:

"Анна не принадлежала к тем натурам, которые безусловно подчиняются чужой воле, а Бирон не из таких, которые склонны насиловать чужую волю. Этим объясняется и продолжительный фавор последнего; обыкновенно такие натуры, как императрица, скоро начинают тяготиться, если люди, пользующиеся их любовью, навязывают им свои вкусы и мнения, и это ведет к разрыву". В. Строев достоверно анализирует, как Бирон избегал предпринимать какие-либо шаги, которые могли не понравиться государыне, как он заботился о создании такой среды, которая бы не обременяла Анну Иоанновну. Видимо Бирон мог доминировать над императрицей не агрессивностью, а выдающейся способностью приспосабливаться. Желание фаворита ничем не рисковать, не приобретать врагов, действовать терпеливой любезностью видно также в письмах к современникам. Они выделяются не только характерной для этой эпохи формальной вежливостью и церемонным образом выражения - он так сильно опасался резких слов, отказа, вызывающего тона, что общая интонация писем уже становилась несоответствующей его высокому положению, особенно после того, как он стал герцогом. Это чувствуется даже в таких, казалось бы, нейтральных письмах, как благодарности за поздравления. Сомнительно, чтобы это вытекало из его характера, так как можно найти также письма другого рода, особенно в Курляндию, тон которых резок и суров. Создается впечатление, что Э И. Бирон старательно стремился обуздать свою импульсивную природу, погасить нетерпимость, особенно - в чужих для него, в целом враждебных российских обстоятельствах. Хотя ему больше удавалось контролировать себя в письмах, меньше - в непосредственных контактах с людьми. Только этим можно объяснить очень отличающиеся свидетельства современников, хотя среди них мало нейтральных людей, подлинных наблюдателей; как у послов, так и у придворных были свои личные интересы и счеты к Бирону и как к человеку, и как к лицу, отражающему политику императрицы Анны.

Написанное леди Рондо показывает противоречивый характер Бирона, но противоречия видны и в ее собственных оценках: "Герцог очень тщеславен и вспыльчив и когда выходит из себя, то выражается запальчиво. Если он расположен к кому-нибудь, то он выражает отменную благосклонность и похвалы; но он непостоянен, быстро меняется без всякой причины и часто чувствует к одному и тому же лицу такое же отвращение, какое чувствовал прежде расположение; он не умеет скрывать этого чувства и высказывает его самым оскорбительным образом. Герцог от природы очень сдержан и пока продолжается благосклонность, очень искренен с любимым человеком. Он вообще очень откровенен и не говорит того, чего нет на уме, а отвечает напрямик или не отвечает вовсе".

К. X. Манштейн, который в своих мемуарах заложил основы образа Бирона - чудовища, писал. "Его характер был не из лучших. Он был горд, честолюбив до чрезмерности, невежлив и даже груб, себялюбив, непримирим к врагам и беспощаден, если хотел наказать. Он старался освоить искусство притворяться, однако никогда не мог достичь такой степени совершенства, какой удалось достичь графу Остерману, мастеру этого искусства".

С предыдущим удивительно контрастирует сказанное английским дипломатом Финчем. "Его вообще любят, так как он оказал добро множеству лиц, зло же от него видели очень немногие, да и те могут пожаловаться разве что на его грубость, на его резкий характер, который французы называют 'brusque". Впрочем и эта резкость проявляется только внезапными вспышками, всегда кратковременными; к тому же герцог никогда не был злопамятен".

Фельдмаршал Б. X. Миних, один из главных виновников падения Бирона, в высказываниях приближается к своему адъютанту Манштейну, который в свою очередь руководил арестом герцога: "У него (Бирона - И. Л.) были две страсти: одна довольно благородная, - к лошадям и верховой езде;... Второй страстью его была - игра. Он не мог провести дня без карт... Он был довольно хорош собою, умел нравиться... Он был щедр, но вместе с тем расчетлив, пронырлив и чрезвычайно мстителен". О заинтересованности Миниха в интерпретации событий позднее высказывалась также Екатерина II, указав, что события 1740 года, описанные в мемуарах фельдмаршала, не совпадают с "рассказом герцога, по своим подробностям весьма правдоподобным".

Взгляд на Бирона со стороны, причем с точки зрения латыша, дают воспоминания его курьера, позднее известного участника движения гернгутеров Екаба Скангаля. Он родился в 1722 году в Валмиерском имении Мурмуйжа и в 16-летнем возрасте (в начале 1738 года) вместе с тремя крестьянскими юношами был отправлен ко двору Эрнста Иоганна в качестве слуги. Он писал о первой встрече с герцогом в Петергофе : "сердце у меня билось так, будто хотело выскочить, однако столь же сильно я был поражен, когда он вышел к нам в своем утреннем халате из серебряной парчи. Заходящее солнце светило на его сверкающий утренний наряд, а его обращение было чрезвычайно дружеское и на нашем материнском, латышском языке. Приветствую вас, дети, сказал он, и это нас так потрясло, что мы стояли молча и по глупости не могли ответить на его вопросы -как долго мы были в пути, почему с нами так строго обошлись и есть ли у нас еще деньги. На ответ, что в дороге мы порядочно издержались, он велел лакею выдать нам по новому рублю каждому, сказал, что о детях будут и впредь заботиться, а также пожелал нам доброй ночи. Я был совершенно пленен этим милосердием. Этот великий господин, который стоит высоко как некий государь, вел себя так дружелюбно и милостиво, будто бы он был подобен нам, а управляющий нашего имения в Латвии вел себя так подавляюще с нами, бедными латышами, будто он был каким-то полубогом ... он ко мне и позднее выказывал особое благоволение, так долго, как долго я имел счастье служить ему до самой Шлиссельбургской  тюрьмы".

Автор изданной в 1764 году биографии Э. И. Бирона Ф. Рюль, комментируя противоречивые высказывания   современников, пришел к следующему портрету: "„.среднего роста, но необычайно хорошо сложен, черты его лица не столь величавы, сколь привлекательны, вся его персона обворожительна. Его душе, которой нельзя отказать в величии, свойственна совершенно поразительная способность во всех событиях схватывать истину, все устраивать в своих интересах, и великолепное знание всех тех приемов, которые могли бы пригодиться для его целей. Он неутомимо деятелен, расторопен в своих планах и почти всегда успешно их исполняет. Как бы велики не были эти преимущества, их все же омрачает невыносимая гордыня при удаче и доходящая до низости депрессия в противных обстоятельствах; посему Бирон снова погрузился во прах, откуда каприз удачи его вознес. В общении живой и приятный, дар его речи, подчеркнутый необычной благозвучностью голоса, пленителен, каждое движение оживляет большая грация, таким образом, нельзя отрицать, что, если бы Бирон не был достоин взойти на государев трон, у него не было недостатка ни в одном из тех качеств, которые создают превосходного придворного"

Следует отметить подчеркнутые в характеристике как Рюля, так и Екаба Скангаля способность привлекать, умение подчинить себе собеседника, что было основой карьеры Э. И. Бирона, насколько он мог поддержать эти качества работой, дипломатией и сдержанностью.

В первые годы правления императрицы Анны Иоанновны не чувствуется интерес Бирона к государственным делам. В его обязанности обер-камергера входила организация придворной жизни -назначение на придворные должности, церемонии, приглашения, регулирование расходов. Он с таким же рвением торговался по мелочам с поставщиками двора, как в свое время старался углубиться в управление Вирцавским имением. Все значительные государственные дела были сосредоточены в основанном 18 октября 1731 года кабинете министров, который создавал противовес сенату. Хотя министрами были также граф Головкин и князь Черкасский, решающее слово принадлежало графу Остерману.

В. Строев был одним из историков, которые отвергали мнение о господстве "немецкой партии" в России, ибо отдельные иностранцы - Бирон, Остерман, Левснвольде - ни в малейшей мере не создавали какой-либо партии, а представляли единственно личные интересы каждого. Сложными были отношения Э. И. Брона с А. Остерманом, о котором один французский дипломат писал: "Господин граф Остерман кажется помощником герцога, в действительности же не таков. Правда, что герцог просит у него советов, однако не доверяет им, и следует его советам только если их подтверждает Липман".  Все же несомненно то, что большую государственную политику определял Остерман, а не Бирон, он же в 1740 году был тем, кто вместе с Минихом поставил точку в сказочной карьере герцога.

К легендам относится также мнение о безразличии Э. И. Бирона к государственным делам и заинтересованность только в своей выгоде. Даже недоброжелатель Бирона генерал Манштейн признавал: "не без причины, говоря о нем, можно цитировать поговорку: дела создают человека, ибо до приезда в Россию он может быть не знал даже самого понятия политики, но, пожив несколько лет, до самых оснований освоил все, что относилось к этой империи. Первые два года он притворялся, что никуда не хочет вмешиваться, но, изведав сладость деятельности, правил всем. Переписка Бирона свидетельствует о том, что его интересы были широки, в них входили донесения послов и агентов, отчеты о военных действиях, корреспонденция по экономическим и финансовым вопросам.

Начиная с 1736 года внимание Бирона было приковано к строительству Рундальского дворца к которому в 1738 году присоединилось строительство Елгавского дворца.

Бирон вел переписку с архитектором Растрелли, на расстоянии руководил ходом строительства, изменяя планы архитектора. Переписка не была церемонной и вежливой.

12 июня конференция курляндского дворянства после смерти герцога Фердинанда избрала Эрнста Иоганна Бирона. Избрание было единогласным. Человеком, которому Бирон частично доверял был доверенный Бирона, посол России в Варшаве барон Герман Карл фон Кайзерлинг.

Незадолго до смерти Анны Иоановны, Бирон был назначен регентом при малолетнем Иване. Российский сенат присвоил Эрнсту Иоганну титул высочества вместе с суммой в 660 000 рублей годовых на издержки: Анна Леопольдовна и принц Антон Ульрих получили только 200 000 рублей. Резиденция правителя была в летнем дворце, на фронтоне которого был установлен большой кованый из меди герб герцога.

Барон А. Мардефельд 29 октября писал в Берлин о Бироне: «Если учесть, что нации он внушает ужас, что те, кто притворялись действующими ему на благо и помогли его вознесению, делали это только во имя своих личных интересов, ... можно предвидеть, что он поднялся на столь высокую ступень судьбы только для того, чтобы совершить после этого такое же великое падение».

Французский посол маркиз де ла Шатарди писал 8 ноября 1740 года: «Он все время занимался тем, что его могло бы сделать приятней для нации, которая много страдала от медленного и тяжелого рассмотрения дел. Чтобы сократить их ход, он позавчера отправился в сенат, оставался там 4 часа и в дальнейшем будет отправляться туда каждый четверг».

Популярность Бирон хотел завоевать опубликованным 3 ноября манифестом, который объявил амнистию осужденным за воровство и хозяйственные преступления. Однако это ничего не могло изменить, у Бирона не было никакой поддержки, и решающим фактором стали его враждебные отношения с матерью престолонаследника принцессой Анной Леопольдовной и ее супругом принцем Антоном Ульрихом. Фельдмаршал Миних предложил принцессе свою поддержку, высказал предложение свергнуть Бирона, и полковник Манштейн стал исполнителем переворота.

Ночью с 8 на 9 ноября 1740 года Миних с Манштейном и примерно 150 солдатами из охраны Анны направились в Летний дворец, резиденцию регента. Манштейн рассказывал, говоря о себе в третьем лице: «Потом фельдмаршал сказал Манштейну чтоб взял с собою одного офицера двадцать человек рядовых шел во дворец и арестовал герцога, в случае сопротивления заколол бы его без всякого милосердия. Манштейн,  вошед во дворец, приказал малой своей команде следовать за ним из дали, чтобы не наделать шуму. Всех часовых прошел он без всякой остановки: ибо все солдаты его узнавали, и так думали, что он идет к герцогу за каким-нибудь важным делом. Оптом прошед комнаты, вдруг пришел в великое беспокойство, не зная того покоя, в котором спит герцог. Ему никак не хотелось о сем спрашивать служителей, кои в передних покоях не спали, опасаясь сделать тревоги, подумав немного, решился идти далее вперед, в надежде найти то, чего ищет. Да и в самом деле, прошед еще 2 комнаты, пришел к замкнутым дверям. Но по счастью, они были створчатые, и служители полинилися задвижку сверху и снизу задвинуть; и так без труда можно было их отпереть. Он увидел большую кровать, на которой лежали герцог и герцогиня, спали так крепко, что не могли пробудиться от стуку как отворил двери.

Манштейн, подошел к кровати, открыл занавесы; требовал поговорить с регентом, тут оба пробудились и начали кричать из всей силы, думая,  наверно, что он пришел к ним не с добром. Манштейн, стоя на той стороне, на которой спала герцогиня, увидел, что регент упал на низ, и как казалось в том намерении, чтоб спрятаться под кровать; а чтоб до того его не допустить, то Манштейн тот час обежав кругом, бросился на регента и держал его крепко до тех пор как пришли караульные. Герцог, встав, хотел было отбиваться от солдат, и начал помахивать кулаками по обе стороны, но солдаты со своей стороны, приударя его прикладами, повалили на пол и запнув ему рот платком, связали руки офицерским шарфом, и отвели почти совсем нагола в караульню, где покрыл его солдатским плащом, посадили в фельдмаршальскую карету, которая их тут же ожидала. Один офицер сел с ним и так отвезли его в Зимний дворец.

Между тем, как солдаты брали герцога, герцогиня выскочила в одной рубахе из покоев, и бежала за своим мужем на улицу, где солдат, схватя ее за руки, притащил к Манштейну, спрашивая, что с нею делать. Он приказал отвести ее в покои, но солдат нехотя о том трудиться, бросил ее в снег, а сам ушел. Караульный капитан нашел ее в таком тяжелом состоянии, и, подняв ее, приказал принести ей платье и отвести в ея покои».

Регентшей стала принцесса Анна Леопольдовна, Антон Ульрих назначен генералиссимусом армии, а граф Миних получил пост адмирала.

Анна Леопольдовна известила оберратов Курляндского герцогства, что герцог Эрнст Иоанн Бирон низложен,  все поместья Бирона, в том числе подаренные ему герцогиней Анной, были подвергнуты секвестру, все недвижимое имущество герцога конфисковано и частично отвезено в Россию. Чтобы все это осуществить, в Курляндию вошло 6 000 русских солдат.

Некоторые депутаты подписали прошение к императрице о реституции Бирона, в которой было отказано, однако часть дворянства осталась ему верна.. в пользу сосланного герцога много трудился канцлер граф Алексей Бестужев-Рюмин. Неудачная попытка состоялась в Петербурге в 1748 году, а в 1755 году курляндский ландтаг снова договорился обратиться к польскому королю с просьбой по делу Эрнста Иоганна. С разрешения короля делегация курляндского дворянства направилась в Петербург, чтобы просить императрицу о возвращении герцога в свое государство, однако же снова получила отказ. В 1758 году польский король Август III предложил России новую кандидатуру герцога – своего сына карла Кристиана Йозефа. После полугодовых колебаний императрица  в октябре 1758 года согласилась, а курляндскому дворянству на двух сессиях ландтага в июле-сентябре удалось договориться о компромиссе – еще в последний раз просить императрицу о реституции Эрнста Иоганна Бирона и только в случае окончательного отказа согласиться на кандидатуру саксонского принца.

Делегация в Петербурге об этом умолчала, принц Карл в поддержку получил и поддержку Курляндии. 16 ноября 1758 года Август III подписал сыну временный диплом об инвеституре, но только 12 февраля 1759 года принц явился в Елгаву. Главным последствием недолгого правления герцога Карла была организация одной части дворянства в твердую оппозицию против ссыльного герцога Бирона: под названием «карлистов» эта партия продолжала существовать также после возвращения Эрнста Иоганна Бирона на трон.

25 декабря 1761 года скончалась императрица Елизавета Петровна. Новый император Петр III отозвал герцога Бирона из ярославской ссылки, однако и в то же самое время подготовил передачу Курляндии своему дяде принцу Шлезвиг-Гольштейнскому Людвигу Георгу. 25 июня 1762 года Петр III писал резиденту России в Елгаве К. фон Симолину, что надо стараться внушить курляндскому дворянству мысль, что герцог Карл долго не останется на своем месте, и «мы теперь от Вас не скрываем, что, герцог Бирон от Курляндского Герцогства в пользу Его высочества принца Георга Людовига, нашего любезного дяди, отрицается, и что он, Бирон, только претекстом служит; чего ради имеете Вы стараться тамошних чинов к новому избранию побуждать, и все так распорядить, чтоб намерение Наше как скоро возможно исполнено было».

Герцог Бирон поддался давлению императора и готов был подписать отречение. Наследник трона принц Петр еще медлил, когда ситуацию изменила смерть Петра III и приход к власти императрицы Екатерины II. 4 августа 1762 года в Петербурге императрица договорилась с Бироном об условиях, при которых Россия была бы согласна на реституцию на курляндском троне. Герцог обещал ряд льгот торговцам и русской армии, взялся построить в Елгаве православную церковь и передать русскому послу в Елгаве «удобный дом», оставить многим российским вельможам сданные им в аренду герцогские имения. Екатерина II  за это в свою очередь была готова вернуть секвестированные поместья и отказаться от всех претензий. 22 августа 1762 года состоялась торжественная аудиенция, на которой герцог благодарил императрицу; на следующий день он отправился в Курляндию. В тот же день Екатерина II отослала в Ригу Лифляндскому генерал-губернатору графу Г. Брауну приказ «... по прибытии его в Ригу, через сие всемилостивейше повелеваем: по приезде оного герцога в Ригу, принять его там, как положено по воинскому уставу принимать владетельных принцев». Двумя днями раньше императрица приказала выдать Эрнсту Иоганну 20 000 рублей, «которые ему пожаловали на его столовый сервиз». В соответствии с приказом императрицы от 30 июля  герцогу в Риге был отведен «находящийся там казенный дом, в котором наперед сего живал генерал Бисмарк»,  а 23 августа она приказала еще подготовить для герцогской свиты один или два дома.

Екатерина II назначила резидента России в Елгаве государственного советника Карла фон Симолина министром России при герцоге Эрнесте Иоганне, чтобы продемонстрировать ему свою поддержку. Одновременно, в письме от 2 октября, императрица повелела «объявить рыцарству и земству, что мы в их особливом покровительстве, следовательно и при их вере, правах, вольностях и привилегиях на таком основании, как оныя во время подвержения были, и от королей польских клятвою утверждены, содержать и защищать намерены, отнюдь не допуская, чтоб в том какая-либо отмена к их присуждению учинена была».

Несмотря ни на что, только часть дворянства поддерживала Бирона, он был вынужден поселиться в Риге, так как в Елгаве по-прежнему проживал герцог Карл. Дворянство разделилось на карлистов и эрнестинцев, последние начали ездить в Ригу и даже создавать небольшую придворную свиту. 26 октября 1762 года в письме графу Панину, которому были доверены дела Курляндии, К фон Симолин сообщил о церемонии своей аккредитации при герцоге Эрнесте Иоганне: «... и у упомянутого герцога здесь аудиенцию имел, и на оной вручил ему грамоту, чему он несказанно рад. Подлинно, что сим и земля по самой большей части и недовольна быть кажется и шляхетство отныне наивяще ободрится и ласкаться будет к означенному герцогу, однако тем одним он не может привиден быть в действие по делам Курляндским, пока он действительно в свои герцогства восстановлен и присутствовать в Митаве не имеет...»

22 января 1763 года Эрнст Иоганн Бирон с семейством в сопровождении русских войск прибыл в Елгаву. В герцогском дворце по-прежнему была резиденция принца Карла, и Бирон расположился в доме вдовы Д. Фирмана.

10 февраля была созвана конференция дворянства, при этом герцогский  циркуляр сопровождала нота министра К. фон Симолин. Тем не менее позиция конференции была ненадежной, несмотря на зачитанную фон Симолином ноту России, в которой еще раз подчеркивалось, что Россия не признает никакого другого герцога, кроме Эрнста Иоганна Бирона. Дворяне хотели выждать развитие событий в Варшаве, особенно потому, что Август III приказал продолжать признавать курляндским герцогом Карла. В решении конференции среди прочего было подчеркнуто обещание герцога в дальнейшем не превращать аллодные поместья в свою личную собственность. В Москву и Варшаву были посланы делегаты; как и следовало ожидать, из Варшавы пришло подтверждение о правах Карла, а из Москвы – Эрнста Бирона.

Положение Карла в Елгаве стало невыносимым, русские войска осадили замок, были заблокированы доходы герцога Карла и обеспечение его продовольствием, - что 27 апреля 1763 года рано утром он покинул Елгаву.

26 мая в Елгаве был создан ландтаг, который приготовил принесение присяги герцогу Эрнсту Иоганну. Церемония состоялась  22 июня 1763 года.

Большая часть дворянства воздерживалась от присяги, в открытой оппозиции находились ландгофмейстер О.фон Ховен, елгавский обергауптман Х.фон Хейкинг, селпилский обергауптман фон Мирбах, гауптманы округов Дурбе, Салдус, Скрунда, Кандава и Добеле. Наиболее воодушевленными карлистами можно назвать представителей рода фон Шепингов.

После кончины польского короля АвгустаIII 5 октября 1763 года претензии принца Карла на Курляндский престол утратили свою поддержку, однако герцог Бирон в свою очередь растерял часть своих приверженцев, расторгнув договоры о многих герцогских поместьях и взимая повторную арендную плату с тех, кто последние суммы уже выплатил принцу Карлу. Все эти мероприятия он обеспечивал с помощью русских войск, что только усиливало протест части дворянства.

30 октября 1764 года на курляндском лангдате был зачитан манифест Екатерины II, полный угроз, который мог только ополчить несогласных. Но оппозиция утратила поддержку польской стороны, фон дер Ховен и фон Мирбах не получили аудиенции в Польском сейме.

В июне 1764 года Екатерина II посетила «остзейские провинции» России и 24 июня прибыла в Елгаву. Это был еще один шаг в поддержку Бирона.

31 декабря 1764 года принц Петр от имени своего отца и своего лично на торжественной церемонии принял от короля Станислава Августа курляндско-земгальский лен.

3 января 1765 года принц получил диплом о возобновлении герцогской инвеституры.

С формальной точки зрения долгий путь реституции Бирона пришел-таки к завершению, и он мог начать править без помех. Однако отношения герцога с дворянством были испорчены, что было вызвано как  множеством претензий дворянства по делам аренды поместий фактического подчинения Курляндской России. Эти неразрешимые противоречия Эрнст оставил своему сыну Петру  в наследство, и процесс этот законным путем окончился в 1795 году, когда наступил конец фактически находящемуся под протекторатом России Курляндско-Земгальскому герцогству.

25 ноября 1769 года старый герцог Эрнест Бирон отрекся от трона в пользу престолонаследника Принца Петра. Формально это было просто, потому что еще в 1765 году Петр получил инвеституру одновременно с отцом. Фактически в течение всего периода правления Эрнста Иоганна после ссылки делами управлял принц Петр, подписи которого встречаются почти на всех документах герцогской канцелярии и казенной палаты.

8 декабря 1772 года, под звон колоколов Елгавской церкви, семейство герцога переехало в новый столичный дворец.

28 декабря 1772 года Эрнст Иоганн Бирон скончался от сердечного инфаркта.